Хочу твой рот на тонкой кромке вен,
И чтоб дыханье стало терпко-рваным,
Так ведьмы заговаривают раны,
Так бьется ток в подкожной синеве.

Лови его губами, забирай,
И выпускай пираний на свободу,
Они в такую скверную погоду
Особенно горазды поиграть.

Я становлюсь покорной, как дитя,
И капли пота катятся, блестят,
Их кончик языка протяжно ловит.

Срослись как ложки – раунд предрешен,
Так самурай прощается с душой,
Перед смертельным рукопашным боем.

«Кальвадос кончился. Нет спасенья. Рассвет несет неизбежность смерти. И как ни мягок Париж весенний, в его изломах таятся черти.

Жоан, ты помнишь тот мост туманный, и сигарету, и пламя спички, они теперь неизбывной раной всегда во мне, но зачем о личном.

Так ненасытно, по-детски, зверски, ты хохотала, пила, кричала, любила платья, кальвадос... черти за мной крадутся, и все сначала...

Ты не умела сама, вцеплялась в меня... но, впрочем, сейчас довольно.
Тупая, ноющая усталость.
Тебе не больно.
Тебе.
Не.
Больно.

Не мне с тобой говорить о рае, я слишком часто смыкаю веки. Закат темнеет, горит, сгорает, моря собой поглощают реки.

Сейчас ты там, где клубится вечность, куда конвертов нельзя отправить, и снова черти, и снова вечер...
Я не прощаюсь...»,

Твой верный Равик.

Ваш Маяковский хотел стреляться,
Но в магазинах нет револьверов,
Тогда глупейшей из инсталляций
Он пьяным брел по дневному скверу,
Сквозь снежный морок июньских улиц,
И шелест листьев, все так же пьяным
Сидел в кафе на дурацком стуле,
Курил и образом окаянным
Был переполнен, хрустели в пальцах
Стекло бокалов, осколки рюмок,
И бесприютным немым скитальцем
Висел портрет на стене угрюмой.
И резал память упрямый локон,
Входили в ребра зрачков кинжалы,
Сейчас сидеть бы не здесь, а около,
И что-то в сердце вонзалось жалом.
Ушел с рассветом. Разверзлось алым.
Шальное небо вином залили.
А в жизни нужно ему так мало:
Вот только... Лиля.
Вот
Только
Лиля.

Род занятий – литература. Имя – Гумберт, профессор, холост. Запрещённая партитура, приглушенный изъяном голос.

Через стенку по коридору обитает мое паденье, юный демон, дитя раздора, всё идет ей, что не наденет.
Нет на свете такой молитвы, яда, цепи, вериг, кинжала, что бы сдвинуло эти плиты, от безумия удержало.

Через стенку ее пластинки, платья, ленточки, запах кожи, вёрткой кошки шальной инстинкты, мрак и пьяное бездорожье...

Сжать коленку в капкан ладони, беспощадно, неотменимо, остужая пожар агоний, неизбывный, неутолимый.
Сдернуть ленточки, гольфы, платье, выпить всю её. Сразу! Сразу. Упрекающее распятье не заметит кружащий разум.

И в каком бы бездонном аде не была моя кровь пролита, и в предсмертном своем распаде буду звать я тебя, Лолита.